СМЕРТЕЛЬНАЯ БОЛЕЗНЬ. Странички из дневника.
Добавлено: 17 окт 2008, 10:56
УЧИТЕЛЬ ПОРФИРИЙ ИВАНОВ,
ИЛИ ПОЧЕМУ ИВАНОВЦЫ НАЗЫВАЮТ ЕГО БОГОМ.
Май 2008г.
Занимаюсь весенней уборкой квартиры и случайно натыкаюсь на стопку своих старых дневников. Листаю страницу за страницей, паста авторучек местами совсем побледнела: как-никак прошло 20 лет со дня вынесенного мне врачами смертельного приговора! Сколько слёз пролито, боли прочувствовано! Но сколько путей пройдено в поисках выхода, сколько обретено друзей! Захватила с собой на дачу ноутбук, старые дневники: напишу в ЖЖ, может, кто-то ждет этих строк!
Май 1988г.
Каждое утро становилось похожим на предыдущее. Мне 36 лет. Что нового принесет наступивший день? Чем удивит этот северный край меня, побывавшую за полтора десятка лет в стольких теплых и более цивилизованных городах и странах?
Я уже повидала в жизни всё! Осталось лишь серое, холодное, скучное. Как всё надоело!
В просторной квартире пахнет новой мебелью и свежим ремонтом. Весеннюю депрессию усиливает в муках рождающаяся в Сибири весна: за окном висят снеговые тучи. Конец мая.
Днем неприятная стычка на работе: группировка на группировку. «Светлые» против «темных». Я, конечно, отношу себя к «светлым». «Темные» обещают навести на нас страшную порчу. Мы смеемся, ведь администрация в нашей группировке, и нам не страшен серый волк. На другой день несколько «наших» не выходят на работу по причине какого-либо нездоровья: самому крепкому мужику ночью вызывали реанимацию, кто-то занемог от других недугов. Я же получила особый подарок той ночью.
Это был не просто сон. Это был КОНЕЦ жизни. Двоюродная бабка, которую я так боялась живой, теперь с того света торжественно заявила: «ВСЁ! КОНЕЦ! Прощайся, собирайся, готовься. Остался ровно месяц. Запомни, ровно месяц!». Я умоляю старуху о пощаде. Мои мольбы не действуют, приговор обжалованию не подлежит.
Тут же просыпаюсь, и вижу, что мир изменился: ОН УЖЕ НЕ МОЙ. И я с ужасом вспоминаю, сколько раз я ныла утрами, не принимая дар наступившего дня жизни. И вот допросилась: надоело – уходи. Остался месяц!
***
«Как много работы будет червям в могиле,- думаю я, глядя на свое тело, просвечивающее сквозь воду в ванне. - Ах, не всё ли равно?!». Разбираю свои вещи, навожу порядок в документах, взяла на работе отпуск, потому что это уже не я. Жизнь словно покинула меня, двигаюсь, как робот, эмоции непреодолимо траурные. Муж и сыновья живут своей активной жизнью, временами с тревогой и раздражением поглядывая на меня. Ощущаю изоляцию в своей обреченности, как в «Смерти Ивана Ильича» Л.Толстого. Этот страшный месяц – целая вечность перед объявленной казнью. Пожалуй, мудра жизнь, скрывая от смертных час их ухода: знание даты приумножило бы печаль. И вот этот день – роковой, обещанный - настает. Ступор еще более усиливается: не хочется никуда ходить, сижу камнем, уставившись в одну точку. Мышление, эмоции парализованы. На лице маска мертвеца. К вечеру тело начинает гореть, поднимается температура, тошнит. И с этого часа наступает НОВАЯ ЭРА МОЕЙ ЖИЗНИ.
Зима 1988г.
Могу представить, какой обузой я стала мужу за эти месяцы! Каменная баба с мертвым лицом и неподвижными глазами. Ночью бессонница и рыдания от диких болей и жара. Иногда это настолько нестерпимо, что спасают лишь длительные многокилометровые прогулки к реке. Раздевшись в темноте позднего вечера догола под мостом метро, я растираю снегом пламенем горящее тело. Проносится над головой с грохотом метропоезд, и я отпускаю на волю свой крик отчаянного страдания, он сливается с визгом металла в единый хор. Ночь, грохот, снег тает на моей коже, стекая ручьями под ноги. И капает, капает с меня вода, смешанная со слезами. И лишь в эти мгновения боль отпускает, я испытываю блаженство в теле и покой в душе.
1989г.
В конце зимы муж берет путевку в Одессу. Прохожу медкомиссию.
«Да, милочка, можете ехать с мужем в санаторий. Вам ничего не повредит, но и не поможет. Операция неизбежна», - главный онколог города торжественно улыбается, объявляя диагноз. Горят профессиональной гордостью его рыжие веснушки и огненная шевелюра. Да, он уверен: я его пациентка. Поистине приговор авторитета: НЕ ПОМОЖЕТ И НЕ ПОВРЕДИТ. В Одессе первым делом иду к морю. Мартовский день пасмурный и ветреный. Муж сидит в теплой одежде на берегу и с осуждением смотрит на мои водные процедуры. «Ты меня позоришь, - говорит он, когда я, вся пунцовая, выхожу из воды, - Ты хоть представляешь, что о тебе подумают люди. Не забывай, что до моего начальства может дойти информация, что моя жена ненормальная! Ты перестала носить зимнюю одежду, ходишь, как бомж… Ты думаешь, я это буду долго терпеть?». Он говорит, говорит всё новые и новые обвинения в мой адрес, искоса поглядывая на соседей по пляжу. Его рот почти не раскрывается: слова с шипением вылетают из полусжатых тонких губ, так, чтобы никто и не заподозрил, что он меня отчитывает. Кого он пугает? Меня почти нет. Я ЕЩЕ ЕСТЬ тогда, когда холод или ледяная вода возвращают меня к жизни. И он хочет это у мен я отнять? И он это называет моей ненормальностью. Нет, отныне это становится МОЕЙ НОРМОЙ.
1990г. Январь.
«Ты пойдешь в Центральный парк? В выходные там будут обливаться на морозе!». Одна женщина обращается к другой с вопросом. Вклиниваюсь в их разговор, и этот день становится днем моего нового рождения: 2 февраля 1990 г. Я узнаю, что ТАКИЕ, КАК Я, ЕСТЬ НА ЗЕМЛЕ. У НИХ ЕСТЬ СВОЙ УЧИТЕЛЬ – ПОРФИРИЙ КОРНЕЕВИЧ ИВАНОВ. Дома случайно натыкаюсь на статью о П.К.Иванове. Она пролежала 2 года в моей папке под названием «Интересное», а час настал лишь теперь.
Февраль.
Какие люди-то все родные, эти ивановцы: бодрые, живые, смелые, улыбчивые. У меня появилась духовная родня. У меня есть пароль «Здравствуйте!», с ним я могу найти ночлег и приют в любом городе. Спрошу только: кто у вас здесь во дворе обливается? Вот и родственники мои есть в этом городе! Так я считаю, так оно в эти годы и есть.
За пару месяцев обливания на улице столько грязи из меня вылезло: при сильной температуре грохочущий день и ночь кашель с цветной обильной мокротой. Приду в клуб последователей Учителя Иванова, сижу и кашляю. Так неделя, другая…
А меня все поздравляют: «Ну, у тебя и чистка! Здорово!».
Март.
Вопросов по «Детке» у меня много. Встречи в клубе, конечно, дают информацию, но боль не покидает меня, и я решаю поехать из Сибири на родину Учителя на Украину.
Муж на две недели в командировке в Москве. Сыновьям-подросткам объявляю: «Живите, как знаете. Я лечу на неделю на Украину…». Это решение не обсуждается: это для меня вопрос жизни и смерти.
Чудеса начинаются прямо в агентстве Аэрофлота. Советское время, очереди в душных кассовых залах «километровые», билеты надо покупать задолго до полета. А ведь я решила лететь завтра! Вижу служебное окошко, возле которого никого нет, спрашиваю кассира: «А у вас можно купить билет до Луганска». «Пожалуйста», - отвечает, и через несколько минут я уже пассажир завтрашнего рейса.
С этого мгновения я почувствовала на себе заботливое внимание Того Великого, Незримого, Всемогущего, кого человек во все времена называл «БОГОМ». Всё в этом мире стало заботиться обо мне, оберегать и направлять. Меня вели за руку, меня ждали, мне помогали. Меня любил ВЕСЬ МИР, и на такую ЛЮБОВЬ в сердце моем рождалось небывалое волнение ВСЕЛЕНСКОЙ ЛЮБВИ КО ВСЕМУ ЖИВОМУ. Эту любовь нельзя было сравнить с любовью к мужчине и даже с любовью женщины к ребёнку. Это было таким НОВЫМ чувством – без времени и границ.
Путешествие на другую планету.
Самолет поднял меня – ту, которой ничто уже не поможет и не повредит,- над землей. Где-то внизу остались дети, которых я вынашивала, рожала, растила. Остался муж и родители… Я ощущала торжественный покой человека, покидавшего эту землю навсегда. Ни дети, ни родители, ни всемогущий муж не могли мне помочь избавиться от смертельного недуга. Я летела к своей последней надежде, я летела к Богу – на суд ли, за помощью?
Прилетев в Луганск, я отправилась на автовокзал, чтобы продолжить путешествие в Свердловку. Едва успев перекусить в буфете, я поспешила занять своё место в отправляющемся автобусе. В райцентр прибыли в абсолютной темноте южной ночи. Куда же теперь? У автовокзала стояло несколько многоместных машин в ожидании пассажиров. В стороне – одинокое такси, к которому устремилось большинство приехавших на моем рейсе. Я подхожу последней и слышу, как мои недавние спутники уговаривают водителя. А тот, глядя поверх их голов, спрашивает меня: «А вам куда?». Отвечаю: «Верхний Кондрючий». «На хутор БОГИ? Садитесь!». Говорю себе, что чудеса продолжаются: толпа безропотно расступается предо мной, и мы трогаемся в путь. «Почему Вы назвали хутор «БОГИ»? – спрашиваю водителя. «Так там же боги живут – Паршек и Валентина. Так их в народе кличут. Я уже много народу туда перевозил».
Мы въехали в село, погруженное в темноту и сон. «Вот и БОГИ. Кажется, в этом доме…», - водители остановил напротив высокой калитки. «Пусть вещи у вас побудут, я проверю, здесь ли». И открываю незапертую калитку в новый мир на новой планете. Я, умершая для прошлой жизни безвозвратно и родившаяся повторно в этом же теле, иду по асфальтированной дорожке. Слева хатка, в окнах свет. Справа дом с высоким крыльцом. Поднимаюсь по ступенькам, открываю дверь на веранду – и сердце выпрыгивает из груди от счастья: «Я ДОМА!!!». Со стен на меня смотрят сотни фотографий – Учитель, его последователи со всех краев. А на полу – десятки пар обуви, всех размеров и фасонов. Приоткрываю дверь в дом и здороваюсь. Где-то в дальних комнатах прекращает свой рассказ и выходит мне навстречу Петр Матлаев: «Здравствуйте! Откуда, сколько вас? Идите к ней, она в хатке». И он возвращается к приехавшим в Дом Здоровья гостям.
Она? Это он, конечно, о Валентине Леонтьевне, жене Учителя. Робко стучусь в хатку, вхожу и слышу точной такие же слова: «откуда», «сколько вас». Взгляд Валентины Леонтьевны кажется мне очень строгим. Я прервала ее беседу с женщинами из Москвы. Видно, что знакомы они давно, и тема беседы у них далеко не личная. После ухода Учителя на плечи Валентины легла большая организационная работа по распространению «Детки», проведению конференций в разных городах страны, изданию книг, кинофильмов. Люди ждали информации, все приходилось осуществлять собственными силами без помощи государства. Положение в стране было катастрофически тревожное: после развала Союза большинство населения нищенствовало: деньги на предприятиях не выплачивались месяцами, многие потеряли работу, угроза голода и гражданской войны казалась реальной.
И даже в такие нелегкие времена последователи Учителя находили средства на пропаганду «Детки», потому что она была нужна «всему советскому народу». Как молитву повторяли мы слова Учителя: «Если моё не поможет, то ничьё не поможет», «Ничего не бойся: горой за тебя стоит в Природе Учитель», «Я своих учеников по тонкой проволоке над пропастью проведу».
В ночь моего приезда Дом Здоровья в Верхнем Кондрючем был переполнен гостями, и спать меня уложили в комнате Учителя, на соседней с его кровати. Счастливая, я не сразу заснула (да и в Сибири был лишь вечер). В затихшем просторном доме маятник часов отмеривал моё новое время, а на белых портьерах дверного проема играли блики огня из печи, обогревающей комнату. Всё-всё здесь дышало ИМ, моим Учителем! Сам воздух был пронизан неземной любовью и благодатью. Я испытывала поистине состояние измененного сознания, и ощущала, пожалуй, то, что Тайша Абеляр в доме магов. И главной магией было то потрясающе безошибочное чувство, что Я НАКОНЕЦ-ТО ДОМА, В ДОМЕ ОТЦА. И с этой мыслью я засыпала, глядя на белые портьеры высокой двери. Они казались подвижными от бликов печного огня, и мне виделось, что белобородый Учитель стоит, прислонившись к дверному косяку, и смотрит на меня. Улыбаясь, я забылась самым сладким в жизни сном человека, согревшегося в тепле и безопасности за пазухой у Бога.
Завтракали в этом Доме два раза в день – в 12 и 18 часов. Утром все обливались: кто недалеко от Дома, в специальном месте, кто спускался в ложок к колодцу. Первым делом я сходила на могилку Учителя. День выдался солнечным: март на Украине – не наши сугробы и метели. Пахло дымком сожженной прошлогодней травы, цвели в полном великолепии золотых цветков кусты дрока, пели птицы. На могиле не было креста, памятника: только курганчик земли, обвитый барвинком. Учитель и в посмертье – сама природа, слит с ней безраздельно. Постояла и помолчала на погосте, ощутив, что Учитель не там, в земле, а везде-везде. Живой, как жизнь.
Когда я вернулась в дом, заметила во дворе новеньких гостей: женщина с дочерью-подростком угрюмо сидела у входа в хатку и ждала, когда Валентина их примет. Заметив, что по двору ходят полуголые люди с ведрами, обливаются, смеются и шутят, женщина сказала дочери вслух: «Ты только посмотри! Что здесь таким здоровякам делать? Отнимают только время у знахарки. А мы вот, такие с тобой больные, сидим здесь, ждем, мерзнем!». Не знали эти «бедолаги», что, закончив приготовление обеда для всей огромной «семьи», выйдет из хатки Валентина Леонтьевна, нальет ведра студеной водой, окатит их, голых, во дворе, а потом уж начнет с новичками разговор о болезнях и здоровье хорошем. Да, в этом доме только так начинался любой диалог с приезжающими!
Застолье начиналось организованно: все дружно собирались в хатку к накрытому Валентиной и помощниками столу, стоя пели Гимн Жизни, а потом ели без лишних разговоров. На стол выкладывались привезенные из разных краев продукты: конфеты из Москвы, колбаса из Белоруссии, крупы из Сибири… Обычно новый гость не выдерживал тишину застолья и задавал свой «наболевший» вопрос об Учителе, о «Детке». Присутствующие, возможно, вчера вечером слышали от Валентины подробный ответ на него. Но Леонтьевна достойно несла свой крест. В тысячный раз, выслушав тот или иной вопрос, она отвечала словами из дневника Учителя, его стихами. А если собеседник начинал с ней спорить, ссылаться на научные авторитеты, резко обрывала: «Я знаю только Учителя и больше никого не хочу знать! Не своё я говорю вам, всё это учителево. Я никто и имя моё никак!».
На следующий день после моего приезда в Дом Здоровья наведались почетные гости: сын Учителя, Яков Порфирьевич, и внук, Геннадий, сын Андрея Порфирьевича, погибшего на фронте. Седой и лысоватый Яков был под хмельком. Валентина сразу это заметила и резко сказала: «Яшка! Ты ведь обещал Учителю!». Как нашкодивший ученик Яков склонился в почтении перед Леонтьевной и смиренно пробубнил: «Мамо, простите. Не буду больше».
Внук Учителя был в военной форме подполковника авиации. Наверное, он был похож на Учителя, т.к. очевидцы описывали Паршека в этом возрасте как русоволосого статного богатыря с голубыми глазами. Уравновешенный, доброжелательный Геннадий пообщался с гостями дома, Валентиной. Целью приезда мужчин было посещение могилки Учителя. Для них он был лишь отцом и дедом, не более. Нет пророка в своём Отечестве! Безвольный Яков попивал всю жизнь, временами брал себя в руки, пытался обливаться. Не дано! Порфирий Корнеевич приезжал навестить внука в военном училище. В те годы Геннадий пробовал закаливать себя холодной водой, но позже бросил. Часто говорил Учитель про такое в людях: «Значит, не дан ему этот дар от Природы!».
Через пару дней я засобиралась уезжать. Но очень хотелось побывать на Чувилкином бугре, где получил Учитель своё озарение. Не знала я, как туда добраться, а тут две семьи москвичей с детьми туда собираются. Заведено было предварительно разрешения у Валентины спрашивать. Она позволила и мне, и Сергею, парню из Мурманска. Москвичи на Бугор добирались не в первый раз, через несколько часов тряски в пыльных «пазиках» мы приехали в Ореховку. Оставили вещи у местных «ивановцев» и сразу отправились на Чувилкин бугор. Возвышенность, покрытая зеленым бархатом весенней травы, торжественно виднелась из многих точек поселения. У подножья Бугра кустились рощицы лиственных деревьев, скрывая русло стремительной речушки Колдыбани. Жители села привыкли к приезжим, терпимо относились к их молитвенному отношению к этой местности. Сами-то ореховцы помнят Иванова, для них он самый обычный человек. А бугор – просто возвышенность, поросшая травой.
А Учитель Иванов писал: «Есть тайна в Природе, этот Чувилкин бугор. Я этот Бугор открыл 25 апреля 1933 года».
Вчетвером поднимаемся в молчании на бугор. Каждый находит то место на вершине, где хочется побыть одному наедине с Учителем, небом, судьбой… Мы гимном разговариваем с Учителем, Природой. И у каждого своя просьба и клятва. Время остановилось, ощущаешь себя в ином измерении.
Когда душа и тело насытились, налились теплом, мы спускаемся к Колдыбани. На берегу нас поджидают дети москвичек – мальчик и девочка. Вспоминаю, что купальник-то с собой я не взяла. Но момент настолько торжественный, полный природного естества, что мы все без смущения раздеваемся и погружаемся в ледяную купель. Дети не обращают внимание на нашу наготу, с удовольствием идут в объятие воды.
День проводим в общении с единомышленниками, переехавшими на Бугор из столицы. Они завели коз, доят их, питаются по науке. Городские жители, они пытаются как-то приспособиться к местным правилам и нормам жизни. Люди они книжные, в разговоре всё цитаты приводят из разных научных и эзотерических книг. Одной «Детки» им маловато: экспериментируют со сроками воздержания без пищи и воды, едят разборчиво те или иные продукты, сочиняют свои духовные песни. Со стороны выглядят очень странными, не от мира сего людьми. Вечер допоздна мы четверо проводим у них. В темноте южной ночи раздается громкий выстрел, и в дом вваливается, держась за окровавленный бок, Сергей, парень из Мурманска. Минуту назад он вышел во двор по нужде. В темноте увидел со стороны Бугра вспышку и тут же почувствовал, как пуля обожгла бок.
Меня поражает спокойствие хозяйки дома, Марии, которая без особого волнения взялась обрабатывать рану. Вытирая кровь, она спросила Сергея: «А что тебе Валентина сказала, когда ты с ней беседовал?». «Сказала, чтобы бросил шляться по горам с туристами, не то мне скоро конец придет. Дело в том, что в последней экспедиции группа ребят сорвалась в пропасть прямо передо мной. А меня заслонил собой от пропасти какой-то старец. Я был так потрясен, что сразу в Бога поверил! А, вернувшись, узнал лицо того старика, когда увидел фотографию Иванова. Вот и приехал к Валентине». Мария выслушала раненого и сказала уверенно: «Валентина предупредила, а Бугор подтвердил правоту ее слов». На этом и забыли в тот день о кровавом происшествии, словно его и не было. Ни у кого не было и мысли пойти в милицию или бежать в ночь искать преступника. Всё принимали как дар, как знак с любовью и благодарением.
Поездка подходила к концу, мы прощались и разъезжались в разные стороны, обменявшись адресами. Куда – в аэропорт или на вокзал? Валентина советовала мне поездом. Но это так долго! В аэропорту меня устраивал лишь один попутный самолет, до Свердловска. В нём было одно свободное место, рейс откладывался, т.к. ремонтировали дверь. Как только я села в своё кресло, объявили вылет. Посмеялась: ждали меня.
В Свердловске скучать также не пришлось: поезд до Новосибирска отправлялся через 20 минут. Как и говорила Леонтьевна, домой я все-таки поехала на поезде. Вагон был новенький, полупустой. День и две ночи я ехала одна в купе, заливаясь слезами умиления и счастья от открывшейся мне новой жизни, Любви ко всему миру, к Божественному ее аспекту. Каждый миг наполнился теперь новым, высоким смыслом. Такое, наверное, испытывает боец после окончания войны, освобожденный из концлагеря или из плена… Он получил дар новой жизни, будучи еще недавно лицом к лицу со смертью.
***
В Новосибирск поезд пришел на рассвете. Транспорт еще не ходил, и я решила добраться домой пешком, благо от вокзала всего несколько остановок. Вскинув рюкзачок на одно плечо, в старенькой походной форме, кроличьем полушубке зашагала по спящей улице. Вдруг краем глаза заметила медленно движущийся рядом «пазик» с открытой дверью: «Садитесь, подвезу». «Не надо, мне недалеко. Да и в поезде я засиделась!». «Садитесь, денег не надо. Мне с вами по пути». Не удивляясь больше ничему, вошла я в этот пустой «Пазик», позволила со смирениям довезти меня до дома: заботятся, ведут и охраняют.
Утром проснулись сыновья, обрадовались моему приезду. Муж еще был в командировке в Москве. Была суббота. Попросила детей до вечера ничего не есть, т.к. состоятся серьезный разговор. Когда они пришли с занятий, расстелила в гостиной большую чистую простыню на напольный ковер, выложила гостинцы от Валентины Леонтьевны. Были там два круга копченой колбасы, пряники, конфеты со всех краев. Время в Сибири было голодное, ели только каши. Для мальчишек это было первым сюрпризом. Когда они насытились, я сказала им, что их прежней матери больше нет на свете. Есть другая, и жить она будет по-другому. Не позволит никому мешать ей, никого не будет насильно заставлять идти ее новым путем. Рассказала всё о поездке, подарила в их коллекцию новую модель легковой машины. Сын взял упаковку в руки и прочитал: «Изготовлено в г. Харьков на ул. ИВАНОВА». Вот и вам, мальчишки, привет от Учителя Иванова.
1991г.
Ноги постоянно просят живой земли под подошвой. Купила дорогие, из натуральной кожи, открытые босоножки и проходила в них три года подряд – от первых заморозков до талого снега. В особо морозные дни роскошью были летние кроссовки на босу ногу. Такой стиль одежды приносил телу неслыханную радость и покой. Стоило выйти на улицу в любой мороз и ветер - без головного убора, в легкой вязаной кофте и тонкой ветровке без подкладки, обутой в босоножки, - тело сразу включало внутреннюю батарею. Через какое-то время могли озябнуть ноги. Тогда в ход шел испытанный прием: зайти в метро или магазин, согреть ноги в тепле помещения, потом можно ходить хоть весь день по морозу, больше не замерзнешь.
Однажды в феврале отправилась привычно легко одетой на дачу. Возвращаясь, стою в насквозь промерзшем трамвае (лучше не садиться, сразу холод одолеет!). Сбоку от меня пожилая женщина ойкнула: «Миленькая, ты бы хоть носочки надела!». А у меня с ее стороны вся половина тела наполнилась теплом: видно, от души сказано было! Вот как на нас слова-то влияют. Поразило это меня тогда.
1990-е годы.
Жила я в те годы в самом центре города, в элитном доме с охраной. Солдаты на вахте менялись время от времени, и бывало так, что меня, босую, с инеем покрытыми волосами в свой же дом какой-нибудь новобранец просто не впускал. За бродяжку принимал.
В первые годы ивановского движения мы не стыдились быть бессребрениками, неприхотливыми, принимали бытовые, материальные испытания с задором, вызовом, преодолевали их азартно и радовались самой крохотной победе. Мы испытывали свои тела и Дух терпением и нагрузками, учились находить радость в мелочах. Во всем нам виделась поддержка, помощь Природы, Учителя. Мы находили эти дружественные знаки в снах, фильмах, пришедших в нашу жизнь интересных книгах. Ездили на съезды трезвенников, участвовали в конференциях, телепередачах. Поддерживали друг друга как могли: словом, делом, деньгами, участием. Судьба была за нас!
«Как молоды мы были, как верили в себя», как верили в Учителя и его Идею.
Собрания в клубах были нашими праздниками. 25 апреля – святой день, всех нас объединявший. Мы хотели создать свой Город Солнца, свою Уранию. Чувилкин Бугор – наша Мекка, наше самое святое. Как мы стремились туда! Кто очень хотел, побывал там, застал в живых Валентину Леонтьевну.
Оглядываясь на свою жизнь, вижу самым прекрасным и волшебным временем 90-е годы, активность ивановского движения. И пусть улюлюкал надо мной муж – «больная, сектантка», пусть с тревогой заглядывали мне в глаза родители, считая, что я сбилась с пути или заболела. Пусть на работе с подозрением следили за моим стилем жизни, а соседи шарахались при встрече и не всегда отвечали в подъезде на «Здравствуйте!». Представьте – ПУСТЬ! Всё – ПУСТЬ! Параллельно с обычной шла ВЕЛИКАЯ, ПРЕКРАСНАЯ ЖИЗНЬ. Параллельно с очевидной существовала ИНАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ, пусть немногочисленная, но РОДСТВЕННАЯ МНЕ. В ней – мои сыновья, множество друзей-единомышленников. В ней те, кого встретила на Бугре, в Челябинске, на Алтае, на Урале… В ней незнакомые жильцы соседних домов, обливавшиеся на улице, прохожие в легкой одежде зимой, герои телепередач…
Прошли годы, почти два десятка в «Детке». По-разному сложились судьбы моих единоверцев. Опыт закалил их телесно и духовно. Теперь им не требуются еженедельные клубные занятия. Времена конференций в столице и на местах прошли. Книг, плакатов, фильмов с информацией выпущено немало. Кому надо, тот с теорией познакомится без труда. А вот для практики придется приложить личный труд. «Прочитал – хорошо. Главное – делай!». Кто эти годы «ДЕЛАЛ», трудился в «Детке», тот жив-здоров, самодостаточен и гармоничен по сей день.
УЧИТЕЛЬ ВО СНАХ, или ПОСЛЕСЛОВИЕ.
Когда я читаю пасквили про «Детку» Порфирия Иванова, мне грустно. Только по одной причине: ведь я владею бесценным опытом общения с «Деткой». Через три года моей жизни по идее Порфирия Иванова онкологи не нашли в моём теле того, что собирались вырезать. Диагноз был снят. Кто-то скажет: случайность, исцеление от самовнушения и т.п. Пусть так!
Признаюсь вам, куда более меня впечатлили пророческие сны, предупреждающие меня о возможных трагических происшествиях с близкими! Драматизм пережитого так глубоко изменил мои взгляды на миры видимый и невидимый, что чьи-либо рассуждения на эту тему меня более не интересуют вовсе.
Вот только несколько примеров.
СОН ПРО ДАНИЛУ, МЛАДШЕГО СЫНА.
С четверга на пятницу кошмарный сон. В ведомственной поликлинике мужа в одном из пустых кабинетов Учитель. От него исходит свет. Он принес весть. Спрашиваю, что случилось. Он скорбно смотрит на меня и молчит. Иду дальше по коридору и вхожу в комнату, где обычно стерилизуют шприцы и другой инструментарий. Там пар и зловоние из бездонной ямы в полу. В комнату вбегают две девицы, сбрасывают с себя туфли на высоких каблуках и прыгают в темное отверстие в полу. Вдруг из ямы появляется страшный монстр и хочет меня убить. Я знаю, что это мой младший сын. Всем своим материнским сердцем и крепкими руками обнимаю его и согреваю любовью. Он начинает плакать, уменьшаться в размерах и превращается в годовалого младенца у меня на руках. Он мочится мне в ладонь, я обмываю его мочой, и малыш затихает в моих объятиях.
Просыпаюсь с осознанием, что это не простой сон. Иду в комнату мужа, который в это утро улетает в командировку, и рассказываю сон. Мужчина снисходительно оценивает мою женскую впечатлительность и уверяет меня, что всё это глупости.
Проходит ровно неделя. Снова четверг, у меня в гостях подруга. За разговорами мы не замечаем, что дело приближается к полночи. Женщина смотрит на часы и говорит: «Смотри, у тебя все часы в доме остановились! Я чувствую, что-то случилось с детьми!». Она, мать четверых детей, тут же звонит домой, убеждается, что всё там в порядке. И всё же отменяет своё решение заночевать у меня и отправляется в свой городок, до которого более часа езды на последнем рейсовом автобусе. На пороге она бросает фразу: «Что-то всё же произошло. Очень плохое».
Закрыв за ней дверь, иду в комнату Данила, младшего сына. Его нет дома, ничто не говорит о том, что парень с утра возвращался домой. Звоню ему на работу, сторож отвечает, что, получив зарплату, все разошлись в 18 часов. И тут меня охватывает страшная паника! Бешено бьется сердце, рука с трудом набирает номер телефона справочной службы городской больницы. Там отвечают, что за этот вечер к ним пострадавший с таким именем не поступал. Правда, есть один какой-то странный парень. Милиционеры подобрали его, избитого, без сознания, в сугробе. Доставили медикам, а в приемном покое он называл себя сразу несколькими именами. Говорил, что не помнит, как его зовут. Я попросила описать внешность, вещи и с ужасом узнала в пострадавшем своего Данила. Через полчаса мы со старшим сыном были в отделении нейротравмы. Данил лежал весь в бинтах, лицо в кровоподтеках. Он скрежетал зубами, колотил воздух кулаками и кричал: «Я всё равно их найду и убью!». Я не узнавала своего ребенка: это был поистине монстр. Подойдя ближе, я почувствовала запах перегара и сразу успокоилась. Слезы мои высохли, я стала холодна и спокойна. «Ты пьян. Я не буду с тобой сегодня ни о чем говорить! Мы приедем завтра». И ушла вместе со старшим. Данил знал моё непримиримое отношение к пьянству, поэтому присмирел и затих.
На другое утро я позвонила приятельнице ясновидящей в соседний городок, попросила помочь. Та «осмотрела» на расстоянии его тело, поставила диагноз: «Руки обморожены, ноги тоже, синяк на бедре, гематомка за правым ухом. А так ничего, жить будет. Поделай ему компрессы из его же мочи». И тут я вспомнила сон недельной давности: монстр, обмывание мочой…
Вместе со старшим сыном мы два дня возили канистры с холодной водой и обливали Данила во дворе больницы. С диагнозом «сотрясение мозга» на субботу и воскресенье мы забрали парня домой, где он обливался на улице сам, снимая перед процедурой бинты. Во вторник он, массажист, вышел на работу в свою смену, так и не оформив больничный лист.
В тот же день позвонил муж и сказал: «У вас всё в порядке? Мне приснился ужасный сон: драка, кровь на снегу, «скорая», милицейская машина, какие-то две девчонки… И почему-то это имеет отношение к нашей семье?». Когда я всё рассказала мужу и положила трубку, увидела удивленное лицо Данила: «Мама, а ведь там действительно были две девчонки! Они отговаривали парней драться, они мне жизнь, можно сказать, спасли».
Две девчонки из сна прыгнули в яму, оставив на краю две пары туфель. Сон сбылся ровно через неделю! Неужели всё предначертано и расписано на небесах до мелочей?
СОН ПРО АЛЕКСА, СТАРШЕГО СЫНА.
Сон такой яркий и тяжелый, что просыпаюсь от реальных слез, которые меня душат. Рассказываю содержание сновидения мужу, тот не на шутку встревожен. Еще бы. Сын служит в армии, водитель УАЗика, часто бывает в дальних рейсах, а тут во сне весть о его смерти.
Есть дом у одной из магистралей, по которой мой сын часто возит начальство в аэропорт. В этом доме часто собираются на выход из воскресного терпения без пищи и воды ивановцы. И вот во сне я у подъезда того дома. На двери висит в траурной рамке фотография Алекса. Я в ужасе поднимаюсь в знакомую квартиру моих друзей, а младший сын на пороге говорит мне печально: «Он там», кивает головой в сторону комнаты. Я отказываюсь в это верить, говорю твердо: «Нет, нет, нет!» и просыпаюсь.
Рассказав мужу содержание, решаю этот сон переделать. В просонном состоянии возвращаюсь к двери подъезда. Теперь по моей воле на ней нет никаких фотографий. Поднимаюсь на знакомый этаж, меня радостно встречают оба моих сына – живые и здоровые. Таким финалом я довольна. Успокаиваюсь и засыпаю.
Через день муж, придя на обед, сообщает мне подробности реальной трагедии с водителем-солдатом прошлой ночью на той самой магистрали. Решив подработать извозом, солдатик-водитель посадил группу молодых мужчин, которые его убили шилом в сердце, выбросили на обочину, а машину угнали. Вскоре преступников арестовали, но водитель погиб. На той самой магистрали бродила смерть, искала жертву.
СОН ПРО КРАСНУЮ МАШИНУ.
Звонит мне знакомая «ивановка», мать шестерых детей: «Всех обзваниваю, предупредить хочу. Сон мне скверный приснился: ребенок погибнет, еще там как-то красная машина замешана. А ты ведь водишь красную? Вот и будь осторожна!». Через три дня узнаю: рядом с ее домом в заброшенном карьере утонул какой-то мальчик. Когда его вытаскивали и погружали в «скорую», на берегу стояла и заправлялась водой красная пожарная машина.
2008г.
Спокойно, с большим достоинством живет сейчас на Земле «Детка» Учителя Порфирия Иванова. До сего дня витийствуют критики и «толкователи» «Детки». Извращают ее суть, не удосужившись практически ее применить и прочувствовать на себе. О тех, кто не понимал закалку-тренировку, Учитель говорил: «Не дан ему этот дар от Природы». Да, как не дается кому-то музыкальный слух или поэтический дар. Вот критики «Детки» как раз из тех обделенных страдальцев.
«Детке» не нужна реклама: она бессмертна, как сама жизнь. Пока есть Природа – земля, вода, воздух, эти великие стихии и лекари – «Детка» будет жить и творить саму жизнь.
ИЛИ ПОЧЕМУ ИВАНОВЦЫ НАЗЫВАЮТ ЕГО БОГОМ.
Май 2008г.
Занимаюсь весенней уборкой квартиры и случайно натыкаюсь на стопку своих старых дневников. Листаю страницу за страницей, паста авторучек местами совсем побледнела: как-никак прошло 20 лет со дня вынесенного мне врачами смертельного приговора! Сколько слёз пролито, боли прочувствовано! Но сколько путей пройдено в поисках выхода, сколько обретено друзей! Захватила с собой на дачу ноутбук, старые дневники: напишу в ЖЖ, может, кто-то ждет этих строк!
Май 1988г.
Каждое утро становилось похожим на предыдущее. Мне 36 лет. Что нового принесет наступивший день? Чем удивит этот северный край меня, побывавшую за полтора десятка лет в стольких теплых и более цивилизованных городах и странах?
Я уже повидала в жизни всё! Осталось лишь серое, холодное, скучное. Как всё надоело!
В просторной квартире пахнет новой мебелью и свежим ремонтом. Весеннюю депрессию усиливает в муках рождающаяся в Сибири весна: за окном висят снеговые тучи. Конец мая.
Днем неприятная стычка на работе: группировка на группировку. «Светлые» против «темных». Я, конечно, отношу себя к «светлым». «Темные» обещают навести на нас страшную порчу. Мы смеемся, ведь администрация в нашей группировке, и нам не страшен серый волк. На другой день несколько «наших» не выходят на работу по причине какого-либо нездоровья: самому крепкому мужику ночью вызывали реанимацию, кто-то занемог от других недугов. Я же получила особый подарок той ночью.
Это был не просто сон. Это был КОНЕЦ жизни. Двоюродная бабка, которую я так боялась живой, теперь с того света торжественно заявила: «ВСЁ! КОНЕЦ! Прощайся, собирайся, готовься. Остался ровно месяц. Запомни, ровно месяц!». Я умоляю старуху о пощаде. Мои мольбы не действуют, приговор обжалованию не подлежит.
Тут же просыпаюсь, и вижу, что мир изменился: ОН УЖЕ НЕ МОЙ. И я с ужасом вспоминаю, сколько раз я ныла утрами, не принимая дар наступившего дня жизни. И вот допросилась: надоело – уходи. Остался месяц!
***
«Как много работы будет червям в могиле,- думаю я, глядя на свое тело, просвечивающее сквозь воду в ванне. - Ах, не всё ли равно?!». Разбираю свои вещи, навожу порядок в документах, взяла на работе отпуск, потому что это уже не я. Жизнь словно покинула меня, двигаюсь, как робот, эмоции непреодолимо траурные. Муж и сыновья живут своей активной жизнью, временами с тревогой и раздражением поглядывая на меня. Ощущаю изоляцию в своей обреченности, как в «Смерти Ивана Ильича» Л.Толстого. Этот страшный месяц – целая вечность перед объявленной казнью. Пожалуй, мудра жизнь, скрывая от смертных час их ухода: знание даты приумножило бы печаль. И вот этот день – роковой, обещанный - настает. Ступор еще более усиливается: не хочется никуда ходить, сижу камнем, уставившись в одну точку. Мышление, эмоции парализованы. На лице маска мертвеца. К вечеру тело начинает гореть, поднимается температура, тошнит. И с этого часа наступает НОВАЯ ЭРА МОЕЙ ЖИЗНИ.
Зима 1988г.
Могу представить, какой обузой я стала мужу за эти месяцы! Каменная баба с мертвым лицом и неподвижными глазами. Ночью бессонница и рыдания от диких болей и жара. Иногда это настолько нестерпимо, что спасают лишь длительные многокилометровые прогулки к реке. Раздевшись в темноте позднего вечера догола под мостом метро, я растираю снегом пламенем горящее тело. Проносится над головой с грохотом метропоезд, и я отпускаю на волю свой крик отчаянного страдания, он сливается с визгом металла в единый хор. Ночь, грохот, снег тает на моей коже, стекая ручьями под ноги. И капает, капает с меня вода, смешанная со слезами. И лишь в эти мгновения боль отпускает, я испытываю блаженство в теле и покой в душе.
1989г.
В конце зимы муж берет путевку в Одессу. Прохожу медкомиссию.
«Да, милочка, можете ехать с мужем в санаторий. Вам ничего не повредит, но и не поможет. Операция неизбежна», - главный онколог города торжественно улыбается, объявляя диагноз. Горят профессиональной гордостью его рыжие веснушки и огненная шевелюра. Да, он уверен: я его пациентка. Поистине приговор авторитета: НЕ ПОМОЖЕТ И НЕ ПОВРЕДИТ. В Одессе первым делом иду к морю. Мартовский день пасмурный и ветреный. Муж сидит в теплой одежде на берегу и с осуждением смотрит на мои водные процедуры. «Ты меня позоришь, - говорит он, когда я, вся пунцовая, выхожу из воды, - Ты хоть представляешь, что о тебе подумают люди. Не забывай, что до моего начальства может дойти информация, что моя жена ненормальная! Ты перестала носить зимнюю одежду, ходишь, как бомж… Ты думаешь, я это буду долго терпеть?». Он говорит, говорит всё новые и новые обвинения в мой адрес, искоса поглядывая на соседей по пляжу. Его рот почти не раскрывается: слова с шипением вылетают из полусжатых тонких губ, так, чтобы никто и не заподозрил, что он меня отчитывает. Кого он пугает? Меня почти нет. Я ЕЩЕ ЕСТЬ тогда, когда холод или ледяная вода возвращают меня к жизни. И он хочет это у мен я отнять? И он это называет моей ненормальностью. Нет, отныне это становится МОЕЙ НОРМОЙ.
1990г. Январь.
«Ты пойдешь в Центральный парк? В выходные там будут обливаться на морозе!». Одна женщина обращается к другой с вопросом. Вклиниваюсь в их разговор, и этот день становится днем моего нового рождения: 2 февраля 1990 г. Я узнаю, что ТАКИЕ, КАК Я, ЕСТЬ НА ЗЕМЛЕ. У НИХ ЕСТЬ СВОЙ УЧИТЕЛЬ – ПОРФИРИЙ КОРНЕЕВИЧ ИВАНОВ. Дома случайно натыкаюсь на статью о П.К.Иванове. Она пролежала 2 года в моей папке под названием «Интересное», а час настал лишь теперь.
Февраль.
Какие люди-то все родные, эти ивановцы: бодрые, живые, смелые, улыбчивые. У меня появилась духовная родня. У меня есть пароль «Здравствуйте!», с ним я могу найти ночлег и приют в любом городе. Спрошу только: кто у вас здесь во дворе обливается? Вот и родственники мои есть в этом городе! Так я считаю, так оно в эти годы и есть.
За пару месяцев обливания на улице столько грязи из меня вылезло: при сильной температуре грохочущий день и ночь кашель с цветной обильной мокротой. Приду в клуб последователей Учителя Иванова, сижу и кашляю. Так неделя, другая…
А меня все поздравляют: «Ну, у тебя и чистка! Здорово!».
Март.
Вопросов по «Детке» у меня много. Встречи в клубе, конечно, дают информацию, но боль не покидает меня, и я решаю поехать из Сибири на родину Учителя на Украину.
Муж на две недели в командировке в Москве. Сыновьям-подросткам объявляю: «Живите, как знаете. Я лечу на неделю на Украину…». Это решение не обсуждается: это для меня вопрос жизни и смерти.
Чудеса начинаются прямо в агентстве Аэрофлота. Советское время, очереди в душных кассовых залах «километровые», билеты надо покупать задолго до полета. А ведь я решила лететь завтра! Вижу служебное окошко, возле которого никого нет, спрашиваю кассира: «А у вас можно купить билет до Луганска». «Пожалуйста», - отвечает, и через несколько минут я уже пассажир завтрашнего рейса.
С этого мгновения я почувствовала на себе заботливое внимание Того Великого, Незримого, Всемогущего, кого человек во все времена называл «БОГОМ». Всё в этом мире стало заботиться обо мне, оберегать и направлять. Меня вели за руку, меня ждали, мне помогали. Меня любил ВЕСЬ МИР, и на такую ЛЮБОВЬ в сердце моем рождалось небывалое волнение ВСЕЛЕНСКОЙ ЛЮБВИ КО ВСЕМУ ЖИВОМУ. Эту любовь нельзя было сравнить с любовью к мужчине и даже с любовью женщины к ребёнку. Это было таким НОВЫМ чувством – без времени и границ.
Путешествие на другую планету.
Самолет поднял меня – ту, которой ничто уже не поможет и не повредит,- над землей. Где-то внизу остались дети, которых я вынашивала, рожала, растила. Остался муж и родители… Я ощущала торжественный покой человека, покидавшего эту землю навсегда. Ни дети, ни родители, ни всемогущий муж не могли мне помочь избавиться от смертельного недуга. Я летела к своей последней надежде, я летела к Богу – на суд ли, за помощью?
Прилетев в Луганск, я отправилась на автовокзал, чтобы продолжить путешествие в Свердловку. Едва успев перекусить в буфете, я поспешила занять своё место в отправляющемся автобусе. В райцентр прибыли в абсолютной темноте южной ночи. Куда же теперь? У автовокзала стояло несколько многоместных машин в ожидании пассажиров. В стороне – одинокое такси, к которому устремилось большинство приехавших на моем рейсе. Я подхожу последней и слышу, как мои недавние спутники уговаривают водителя. А тот, глядя поверх их голов, спрашивает меня: «А вам куда?». Отвечаю: «Верхний Кондрючий». «На хутор БОГИ? Садитесь!». Говорю себе, что чудеса продолжаются: толпа безропотно расступается предо мной, и мы трогаемся в путь. «Почему Вы назвали хутор «БОГИ»? – спрашиваю водителя. «Так там же боги живут – Паршек и Валентина. Так их в народе кличут. Я уже много народу туда перевозил».
Мы въехали в село, погруженное в темноту и сон. «Вот и БОГИ. Кажется, в этом доме…», - водители остановил напротив высокой калитки. «Пусть вещи у вас побудут, я проверю, здесь ли». И открываю незапертую калитку в новый мир на новой планете. Я, умершая для прошлой жизни безвозвратно и родившаяся повторно в этом же теле, иду по асфальтированной дорожке. Слева хатка, в окнах свет. Справа дом с высоким крыльцом. Поднимаюсь по ступенькам, открываю дверь на веранду – и сердце выпрыгивает из груди от счастья: «Я ДОМА!!!». Со стен на меня смотрят сотни фотографий – Учитель, его последователи со всех краев. А на полу – десятки пар обуви, всех размеров и фасонов. Приоткрываю дверь в дом и здороваюсь. Где-то в дальних комнатах прекращает свой рассказ и выходит мне навстречу Петр Матлаев: «Здравствуйте! Откуда, сколько вас? Идите к ней, она в хатке». И он возвращается к приехавшим в Дом Здоровья гостям.
Она? Это он, конечно, о Валентине Леонтьевне, жене Учителя. Робко стучусь в хатку, вхожу и слышу точной такие же слова: «откуда», «сколько вас». Взгляд Валентины Леонтьевны кажется мне очень строгим. Я прервала ее беседу с женщинами из Москвы. Видно, что знакомы они давно, и тема беседы у них далеко не личная. После ухода Учителя на плечи Валентины легла большая организационная работа по распространению «Детки», проведению конференций в разных городах страны, изданию книг, кинофильмов. Люди ждали информации, все приходилось осуществлять собственными силами без помощи государства. Положение в стране было катастрофически тревожное: после развала Союза большинство населения нищенствовало: деньги на предприятиях не выплачивались месяцами, многие потеряли работу, угроза голода и гражданской войны казалась реальной.
И даже в такие нелегкие времена последователи Учителя находили средства на пропаганду «Детки», потому что она была нужна «всему советскому народу». Как молитву повторяли мы слова Учителя: «Если моё не поможет, то ничьё не поможет», «Ничего не бойся: горой за тебя стоит в Природе Учитель», «Я своих учеников по тонкой проволоке над пропастью проведу».
В ночь моего приезда Дом Здоровья в Верхнем Кондрючем был переполнен гостями, и спать меня уложили в комнате Учителя, на соседней с его кровати. Счастливая, я не сразу заснула (да и в Сибири был лишь вечер). В затихшем просторном доме маятник часов отмеривал моё новое время, а на белых портьерах дверного проема играли блики огня из печи, обогревающей комнату. Всё-всё здесь дышало ИМ, моим Учителем! Сам воздух был пронизан неземной любовью и благодатью. Я испытывала поистине состояние измененного сознания, и ощущала, пожалуй, то, что Тайша Абеляр в доме магов. И главной магией было то потрясающе безошибочное чувство, что Я НАКОНЕЦ-ТО ДОМА, В ДОМЕ ОТЦА. И с этой мыслью я засыпала, глядя на белые портьеры высокой двери. Они казались подвижными от бликов печного огня, и мне виделось, что белобородый Учитель стоит, прислонившись к дверному косяку, и смотрит на меня. Улыбаясь, я забылась самым сладким в жизни сном человека, согревшегося в тепле и безопасности за пазухой у Бога.
Завтракали в этом Доме два раза в день – в 12 и 18 часов. Утром все обливались: кто недалеко от Дома, в специальном месте, кто спускался в ложок к колодцу. Первым делом я сходила на могилку Учителя. День выдался солнечным: март на Украине – не наши сугробы и метели. Пахло дымком сожженной прошлогодней травы, цвели в полном великолепии золотых цветков кусты дрока, пели птицы. На могиле не было креста, памятника: только курганчик земли, обвитый барвинком. Учитель и в посмертье – сама природа, слит с ней безраздельно. Постояла и помолчала на погосте, ощутив, что Учитель не там, в земле, а везде-везде. Живой, как жизнь.
Когда я вернулась в дом, заметила во дворе новеньких гостей: женщина с дочерью-подростком угрюмо сидела у входа в хатку и ждала, когда Валентина их примет. Заметив, что по двору ходят полуголые люди с ведрами, обливаются, смеются и шутят, женщина сказала дочери вслух: «Ты только посмотри! Что здесь таким здоровякам делать? Отнимают только время у знахарки. А мы вот, такие с тобой больные, сидим здесь, ждем, мерзнем!». Не знали эти «бедолаги», что, закончив приготовление обеда для всей огромной «семьи», выйдет из хатки Валентина Леонтьевна, нальет ведра студеной водой, окатит их, голых, во дворе, а потом уж начнет с новичками разговор о болезнях и здоровье хорошем. Да, в этом доме только так начинался любой диалог с приезжающими!
Застолье начиналось организованно: все дружно собирались в хатку к накрытому Валентиной и помощниками столу, стоя пели Гимн Жизни, а потом ели без лишних разговоров. На стол выкладывались привезенные из разных краев продукты: конфеты из Москвы, колбаса из Белоруссии, крупы из Сибири… Обычно новый гость не выдерживал тишину застолья и задавал свой «наболевший» вопрос об Учителе, о «Детке». Присутствующие, возможно, вчера вечером слышали от Валентины подробный ответ на него. Но Леонтьевна достойно несла свой крест. В тысячный раз, выслушав тот или иной вопрос, она отвечала словами из дневника Учителя, его стихами. А если собеседник начинал с ней спорить, ссылаться на научные авторитеты, резко обрывала: «Я знаю только Учителя и больше никого не хочу знать! Не своё я говорю вам, всё это учителево. Я никто и имя моё никак!».
На следующий день после моего приезда в Дом Здоровья наведались почетные гости: сын Учителя, Яков Порфирьевич, и внук, Геннадий, сын Андрея Порфирьевича, погибшего на фронте. Седой и лысоватый Яков был под хмельком. Валентина сразу это заметила и резко сказала: «Яшка! Ты ведь обещал Учителю!». Как нашкодивший ученик Яков склонился в почтении перед Леонтьевной и смиренно пробубнил: «Мамо, простите. Не буду больше».
Внук Учителя был в военной форме подполковника авиации. Наверное, он был похож на Учителя, т.к. очевидцы описывали Паршека в этом возрасте как русоволосого статного богатыря с голубыми глазами. Уравновешенный, доброжелательный Геннадий пообщался с гостями дома, Валентиной. Целью приезда мужчин было посещение могилки Учителя. Для них он был лишь отцом и дедом, не более. Нет пророка в своём Отечестве! Безвольный Яков попивал всю жизнь, временами брал себя в руки, пытался обливаться. Не дано! Порфирий Корнеевич приезжал навестить внука в военном училище. В те годы Геннадий пробовал закаливать себя холодной водой, но позже бросил. Часто говорил Учитель про такое в людях: «Значит, не дан ему этот дар от Природы!».
Через пару дней я засобиралась уезжать. Но очень хотелось побывать на Чувилкином бугре, где получил Учитель своё озарение. Не знала я, как туда добраться, а тут две семьи москвичей с детьми туда собираются. Заведено было предварительно разрешения у Валентины спрашивать. Она позволила и мне, и Сергею, парню из Мурманска. Москвичи на Бугор добирались не в первый раз, через несколько часов тряски в пыльных «пазиках» мы приехали в Ореховку. Оставили вещи у местных «ивановцев» и сразу отправились на Чувилкин бугор. Возвышенность, покрытая зеленым бархатом весенней травы, торжественно виднелась из многих точек поселения. У подножья Бугра кустились рощицы лиственных деревьев, скрывая русло стремительной речушки Колдыбани. Жители села привыкли к приезжим, терпимо относились к их молитвенному отношению к этой местности. Сами-то ореховцы помнят Иванова, для них он самый обычный человек. А бугор – просто возвышенность, поросшая травой.
А Учитель Иванов писал: «Есть тайна в Природе, этот Чувилкин бугор. Я этот Бугор открыл 25 апреля 1933 года».
Вчетвером поднимаемся в молчании на бугор. Каждый находит то место на вершине, где хочется побыть одному наедине с Учителем, небом, судьбой… Мы гимном разговариваем с Учителем, Природой. И у каждого своя просьба и клятва. Время остановилось, ощущаешь себя в ином измерении.
Когда душа и тело насытились, налились теплом, мы спускаемся к Колдыбани. На берегу нас поджидают дети москвичек – мальчик и девочка. Вспоминаю, что купальник-то с собой я не взяла. Но момент настолько торжественный, полный природного естества, что мы все без смущения раздеваемся и погружаемся в ледяную купель. Дети не обращают внимание на нашу наготу, с удовольствием идут в объятие воды.
День проводим в общении с единомышленниками, переехавшими на Бугор из столицы. Они завели коз, доят их, питаются по науке. Городские жители, они пытаются как-то приспособиться к местным правилам и нормам жизни. Люди они книжные, в разговоре всё цитаты приводят из разных научных и эзотерических книг. Одной «Детки» им маловато: экспериментируют со сроками воздержания без пищи и воды, едят разборчиво те или иные продукты, сочиняют свои духовные песни. Со стороны выглядят очень странными, не от мира сего людьми. Вечер допоздна мы четверо проводим у них. В темноте южной ночи раздается громкий выстрел, и в дом вваливается, держась за окровавленный бок, Сергей, парень из Мурманска. Минуту назад он вышел во двор по нужде. В темноте увидел со стороны Бугра вспышку и тут же почувствовал, как пуля обожгла бок.
Меня поражает спокойствие хозяйки дома, Марии, которая без особого волнения взялась обрабатывать рану. Вытирая кровь, она спросила Сергея: «А что тебе Валентина сказала, когда ты с ней беседовал?». «Сказала, чтобы бросил шляться по горам с туристами, не то мне скоро конец придет. Дело в том, что в последней экспедиции группа ребят сорвалась в пропасть прямо передо мной. А меня заслонил собой от пропасти какой-то старец. Я был так потрясен, что сразу в Бога поверил! А, вернувшись, узнал лицо того старика, когда увидел фотографию Иванова. Вот и приехал к Валентине». Мария выслушала раненого и сказала уверенно: «Валентина предупредила, а Бугор подтвердил правоту ее слов». На этом и забыли в тот день о кровавом происшествии, словно его и не было. Ни у кого не было и мысли пойти в милицию или бежать в ночь искать преступника. Всё принимали как дар, как знак с любовью и благодарением.
Поездка подходила к концу, мы прощались и разъезжались в разные стороны, обменявшись адресами. Куда – в аэропорт или на вокзал? Валентина советовала мне поездом. Но это так долго! В аэропорту меня устраивал лишь один попутный самолет, до Свердловска. В нём было одно свободное место, рейс откладывался, т.к. ремонтировали дверь. Как только я села в своё кресло, объявили вылет. Посмеялась: ждали меня.
В Свердловске скучать также не пришлось: поезд до Новосибирска отправлялся через 20 минут. Как и говорила Леонтьевна, домой я все-таки поехала на поезде. Вагон был новенький, полупустой. День и две ночи я ехала одна в купе, заливаясь слезами умиления и счастья от открывшейся мне новой жизни, Любви ко всему миру, к Божественному ее аспекту. Каждый миг наполнился теперь новым, высоким смыслом. Такое, наверное, испытывает боец после окончания войны, освобожденный из концлагеря или из плена… Он получил дар новой жизни, будучи еще недавно лицом к лицу со смертью.
***
В Новосибирск поезд пришел на рассвете. Транспорт еще не ходил, и я решила добраться домой пешком, благо от вокзала всего несколько остановок. Вскинув рюкзачок на одно плечо, в старенькой походной форме, кроличьем полушубке зашагала по спящей улице. Вдруг краем глаза заметила медленно движущийся рядом «пазик» с открытой дверью: «Садитесь, подвезу». «Не надо, мне недалеко. Да и в поезде я засиделась!». «Садитесь, денег не надо. Мне с вами по пути». Не удивляясь больше ничему, вошла я в этот пустой «Пазик», позволила со смирениям довезти меня до дома: заботятся, ведут и охраняют.
Утром проснулись сыновья, обрадовались моему приезду. Муж еще был в командировке в Москве. Была суббота. Попросила детей до вечера ничего не есть, т.к. состоятся серьезный разговор. Когда они пришли с занятий, расстелила в гостиной большую чистую простыню на напольный ковер, выложила гостинцы от Валентины Леонтьевны. Были там два круга копченой колбасы, пряники, конфеты со всех краев. Время в Сибири было голодное, ели только каши. Для мальчишек это было первым сюрпризом. Когда они насытились, я сказала им, что их прежней матери больше нет на свете. Есть другая, и жить она будет по-другому. Не позволит никому мешать ей, никого не будет насильно заставлять идти ее новым путем. Рассказала всё о поездке, подарила в их коллекцию новую модель легковой машины. Сын взял упаковку в руки и прочитал: «Изготовлено в г. Харьков на ул. ИВАНОВА». Вот и вам, мальчишки, привет от Учителя Иванова.
1991г.
Ноги постоянно просят живой земли под подошвой. Купила дорогие, из натуральной кожи, открытые босоножки и проходила в них три года подряд – от первых заморозков до талого снега. В особо морозные дни роскошью были летние кроссовки на босу ногу. Такой стиль одежды приносил телу неслыханную радость и покой. Стоило выйти на улицу в любой мороз и ветер - без головного убора, в легкой вязаной кофте и тонкой ветровке без подкладки, обутой в босоножки, - тело сразу включало внутреннюю батарею. Через какое-то время могли озябнуть ноги. Тогда в ход шел испытанный прием: зайти в метро или магазин, согреть ноги в тепле помещения, потом можно ходить хоть весь день по морозу, больше не замерзнешь.
Однажды в феврале отправилась привычно легко одетой на дачу. Возвращаясь, стою в насквозь промерзшем трамвае (лучше не садиться, сразу холод одолеет!). Сбоку от меня пожилая женщина ойкнула: «Миленькая, ты бы хоть носочки надела!». А у меня с ее стороны вся половина тела наполнилась теплом: видно, от души сказано было! Вот как на нас слова-то влияют. Поразило это меня тогда.
1990-е годы.
Жила я в те годы в самом центре города, в элитном доме с охраной. Солдаты на вахте менялись время от времени, и бывало так, что меня, босую, с инеем покрытыми волосами в свой же дом какой-нибудь новобранец просто не впускал. За бродяжку принимал.
В первые годы ивановского движения мы не стыдились быть бессребрениками, неприхотливыми, принимали бытовые, материальные испытания с задором, вызовом, преодолевали их азартно и радовались самой крохотной победе. Мы испытывали свои тела и Дух терпением и нагрузками, учились находить радость в мелочах. Во всем нам виделась поддержка, помощь Природы, Учителя. Мы находили эти дружественные знаки в снах, фильмах, пришедших в нашу жизнь интересных книгах. Ездили на съезды трезвенников, участвовали в конференциях, телепередачах. Поддерживали друг друга как могли: словом, делом, деньгами, участием. Судьба была за нас!
«Как молоды мы были, как верили в себя», как верили в Учителя и его Идею.
Собрания в клубах были нашими праздниками. 25 апреля – святой день, всех нас объединявший. Мы хотели создать свой Город Солнца, свою Уранию. Чувилкин Бугор – наша Мекка, наше самое святое. Как мы стремились туда! Кто очень хотел, побывал там, застал в живых Валентину Леонтьевну.
Оглядываясь на свою жизнь, вижу самым прекрасным и волшебным временем 90-е годы, активность ивановского движения. И пусть улюлюкал надо мной муж – «больная, сектантка», пусть с тревогой заглядывали мне в глаза родители, считая, что я сбилась с пути или заболела. Пусть на работе с подозрением следили за моим стилем жизни, а соседи шарахались при встрече и не всегда отвечали в подъезде на «Здравствуйте!». Представьте – ПУСТЬ! Всё – ПУСТЬ! Параллельно с обычной шла ВЕЛИКАЯ, ПРЕКРАСНАЯ ЖИЗНЬ. Параллельно с очевидной существовала ИНАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ, пусть немногочисленная, но РОДСТВЕННАЯ МНЕ. В ней – мои сыновья, множество друзей-единомышленников. В ней те, кого встретила на Бугре, в Челябинске, на Алтае, на Урале… В ней незнакомые жильцы соседних домов, обливавшиеся на улице, прохожие в легкой одежде зимой, герои телепередач…
Прошли годы, почти два десятка в «Детке». По-разному сложились судьбы моих единоверцев. Опыт закалил их телесно и духовно. Теперь им не требуются еженедельные клубные занятия. Времена конференций в столице и на местах прошли. Книг, плакатов, фильмов с информацией выпущено немало. Кому надо, тот с теорией познакомится без труда. А вот для практики придется приложить личный труд. «Прочитал – хорошо. Главное – делай!». Кто эти годы «ДЕЛАЛ», трудился в «Детке», тот жив-здоров, самодостаточен и гармоничен по сей день.
УЧИТЕЛЬ ВО СНАХ, или ПОСЛЕСЛОВИЕ.
Когда я читаю пасквили про «Детку» Порфирия Иванова, мне грустно. Только по одной причине: ведь я владею бесценным опытом общения с «Деткой». Через три года моей жизни по идее Порфирия Иванова онкологи не нашли в моём теле того, что собирались вырезать. Диагноз был снят. Кто-то скажет: случайность, исцеление от самовнушения и т.п. Пусть так!
Признаюсь вам, куда более меня впечатлили пророческие сны, предупреждающие меня о возможных трагических происшествиях с близкими! Драматизм пережитого так глубоко изменил мои взгляды на миры видимый и невидимый, что чьи-либо рассуждения на эту тему меня более не интересуют вовсе.
Вот только несколько примеров.
СОН ПРО ДАНИЛУ, МЛАДШЕГО СЫНА.
С четверга на пятницу кошмарный сон. В ведомственной поликлинике мужа в одном из пустых кабинетов Учитель. От него исходит свет. Он принес весть. Спрашиваю, что случилось. Он скорбно смотрит на меня и молчит. Иду дальше по коридору и вхожу в комнату, где обычно стерилизуют шприцы и другой инструментарий. Там пар и зловоние из бездонной ямы в полу. В комнату вбегают две девицы, сбрасывают с себя туфли на высоких каблуках и прыгают в темное отверстие в полу. Вдруг из ямы появляется страшный монстр и хочет меня убить. Я знаю, что это мой младший сын. Всем своим материнским сердцем и крепкими руками обнимаю его и согреваю любовью. Он начинает плакать, уменьшаться в размерах и превращается в годовалого младенца у меня на руках. Он мочится мне в ладонь, я обмываю его мочой, и малыш затихает в моих объятиях.
Просыпаюсь с осознанием, что это не простой сон. Иду в комнату мужа, который в это утро улетает в командировку, и рассказываю сон. Мужчина снисходительно оценивает мою женскую впечатлительность и уверяет меня, что всё это глупости.
Проходит ровно неделя. Снова четверг, у меня в гостях подруга. За разговорами мы не замечаем, что дело приближается к полночи. Женщина смотрит на часы и говорит: «Смотри, у тебя все часы в доме остановились! Я чувствую, что-то случилось с детьми!». Она, мать четверых детей, тут же звонит домой, убеждается, что всё там в порядке. И всё же отменяет своё решение заночевать у меня и отправляется в свой городок, до которого более часа езды на последнем рейсовом автобусе. На пороге она бросает фразу: «Что-то всё же произошло. Очень плохое».
Закрыв за ней дверь, иду в комнату Данила, младшего сына. Его нет дома, ничто не говорит о том, что парень с утра возвращался домой. Звоню ему на работу, сторож отвечает, что, получив зарплату, все разошлись в 18 часов. И тут меня охватывает страшная паника! Бешено бьется сердце, рука с трудом набирает номер телефона справочной службы городской больницы. Там отвечают, что за этот вечер к ним пострадавший с таким именем не поступал. Правда, есть один какой-то странный парень. Милиционеры подобрали его, избитого, без сознания, в сугробе. Доставили медикам, а в приемном покое он называл себя сразу несколькими именами. Говорил, что не помнит, как его зовут. Я попросила описать внешность, вещи и с ужасом узнала в пострадавшем своего Данила. Через полчаса мы со старшим сыном были в отделении нейротравмы. Данил лежал весь в бинтах, лицо в кровоподтеках. Он скрежетал зубами, колотил воздух кулаками и кричал: «Я всё равно их найду и убью!». Я не узнавала своего ребенка: это был поистине монстр. Подойдя ближе, я почувствовала запах перегара и сразу успокоилась. Слезы мои высохли, я стала холодна и спокойна. «Ты пьян. Я не буду с тобой сегодня ни о чем говорить! Мы приедем завтра». И ушла вместе со старшим. Данил знал моё непримиримое отношение к пьянству, поэтому присмирел и затих.
На другое утро я позвонила приятельнице ясновидящей в соседний городок, попросила помочь. Та «осмотрела» на расстоянии его тело, поставила диагноз: «Руки обморожены, ноги тоже, синяк на бедре, гематомка за правым ухом. А так ничего, жить будет. Поделай ему компрессы из его же мочи». И тут я вспомнила сон недельной давности: монстр, обмывание мочой…
Вместе со старшим сыном мы два дня возили канистры с холодной водой и обливали Данила во дворе больницы. С диагнозом «сотрясение мозга» на субботу и воскресенье мы забрали парня домой, где он обливался на улице сам, снимая перед процедурой бинты. Во вторник он, массажист, вышел на работу в свою смену, так и не оформив больничный лист.
В тот же день позвонил муж и сказал: «У вас всё в порядке? Мне приснился ужасный сон: драка, кровь на снегу, «скорая», милицейская машина, какие-то две девчонки… И почему-то это имеет отношение к нашей семье?». Когда я всё рассказала мужу и положила трубку, увидела удивленное лицо Данила: «Мама, а ведь там действительно были две девчонки! Они отговаривали парней драться, они мне жизнь, можно сказать, спасли».
Две девчонки из сна прыгнули в яму, оставив на краю две пары туфель. Сон сбылся ровно через неделю! Неужели всё предначертано и расписано на небесах до мелочей?
СОН ПРО АЛЕКСА, СТАРШЕГО СЫНА.
Сон такой яркий и тяжелый, что просыпаюсь от реальных слез, которые меня душат. Рассказываю содержание сновидения мужу, тот не на шутку встревожен. Еще бы. Сын служит в армии, водитель УАЗика, часто бывает в дальних рейсах, а тут во сне весть о его смерти.
Есть дом у одной из магистралей, по которой мой сын часто возит начальство в аэропорт. В этом доме часто собираются на выход из воскресного терпения без пищи и воды ивановцы. И вот во сне я у подъезда того дома. На двери висит в траурной рамке фотография Алекса. Я в ужасе поднимаюсь в знакомую квартиру моих друзей, а младший сын на пороге говорит мне печально: «Он там», кивает головой в сторону комнаты. Я отказываюсь в это верить, говорю твердо: «Нет, нет, нет!» и просыпаюсь.
Рассказав мужу содержание, решаю этот сон переделать. В просонном состоянии возвращаюсь к двери подъезда. Теперь по моей воле на ней нет никаких фотографий. Поднимаюсь на знакомый этаж, меня радостно встречают оба моих сына – живые и здоровые. Таким финалом я довольна. Успокаиваюсь и засыпаю.
Через день муж, придя на обед, сообщает мне подробности реальной трагедии с водителем-солдатом прошлой ночью на той самой магистрали. Решив подработать извозом, солдатик-водитель посадил группу молодых мужчин, которые его убили шилом в сердце, выбросили на обочину, а машину угнали. Вскоре преступников арестовали, но водитель погиб. На той самой магистрали бродила смерть, искала жертву.
СОН ПРО КРАСНУЮ МАШИНУ.
Звонит мне знакомая «ивановка», мать шестерых детей: «Всех обзваниваю, предупредить хочу. Сон мне скверный приснился: ребенок погибнет, еще там как-то красная машина замешана. А ты ведь водишь красную? Вот и будь осторожна!». Через три дня узнаю: рядом с ее домом в заброшенном карьере утонул какой-то мальчик. Когда его вытаскивали и погружали в «скорую», на берегу стояла и заправлялась водой красная пожарная машина.
2008г.
Спокойно, с большим достоинством живет сейчас на Земле «Детка» Учителя Порфирия Иванова. До сего дня витийствуют критики и «толкователи» «Детки». Извращают ее суть, не удосужившись практически ее применить и прочувствовать на себе. О тех, кто не понимал закалку-тренировку, Учитель говорил: «Не дан ему этот дар от Природы». Да, как не дается кому-то музыкальный слух или поэтический дар. Вот критики «Детки» как раз из тех обделенных страдальцев.
«Детке» не нужна реклама: она бессмертна, как сама жизнь. Пока есть Природа – земля, вода, воздух, эти великие стихии и лекари – «Детка» будет жить и творить саму жизнь.